Сейду Думбия снова ждут в ЦСКА

Главная Новости

Слово имеет зритель. Сценарий фильма «Земляки» В. Шукшина

Опубликовано: 06.09.2018

видео Слово имеет зритель. Сценарий фильма «Земляки» В. Шукшина

Парень до слёз тронул (про детский дом) -"Україна має талант-9".Діти-2 [08.04.2017]

В редакционной почте есть немало писем, в которых читатели высказывают свои суждения по поводу заинтересовавших их фильмов. К сожалению, недостаток места не позволяет публиковать читательские отклики из номера в номер. Но среди них есть письма, авторы которых столь серьезно и основательно аргументируют свою точку зрения, что мы просто не вправе оставлять их без внимания.



Несомненный интерес представляет письмо Е. Соловьевой, содержащее не бесспорный, но, несомненно, серьезный и квалифицированный анализ фильма «Земляки».

Взгляд на фильм «Афоня», выраженный в письме студента П. Шепотинника, расходится с точкой зрения журнала «ИК», 1975, № 10, но автор настолько интересно и аргументированно доказывает свою концепцию, что мы решили познакомить читателей и с такой позицией.


Приятные слова!Спасибо вам мои зрители и подписчики!

Прочитав впервые о съемках фильма «Земляки», я с нетерпением ждала его выхода на экран: хотя В. М. Шукшин там не снимался, и режиссерская работа была поручена другому, надеялась, что постановщик и все участники фильма будут стремиться сохранить правду шукшинского видения.

Через полгода появилось имя соавтора — В. Виноградова, он же режиссер.

Меня это удивило и очень огорчило: сценарий В. Шукшина «Брат мой…», опубликованный в вашем журнале, неоднократно прочитанный, как и все написанное Шукшиным, мне представлялся произведением завершенным. Зачем ему нужен соавтор, такому сценарию?

Видимо, предугадывая недоумение зрителя, читавшего сценарий Шукшина, В. Виноградов предупредил: «Нет, сохранять его манеру я не собирался. Это невозможно для любого… Да и не манера главное. Главное другое — поставить в картине те вопросы, которые нас обоих волновали…» («Литературная Россия», 24 января 1975 г.).

И все-таки хотелось верить в лучшее, тем более что журнал «Советский экран» обещал «еще одну встречу с Василием Макаровичем Шукшиным» (1975, № 14).

Но встреча с Шукшиным не получилась. По-моему, фильм не вышел таким, каким его задумал автор. И дело не в том, что В. Виноградов не сохранил манеру Шукшина. «Такая индивидуальность не допускает копирования», — в этом В. Виноградов совершенно прав, дело в том, что картина заведомо далека от сценария, она ему чужеродна.

Василий Макарович, как я поняла, написал сценарий о человеке, которому в городе «деревня снится, покос, изба родительская», а из деревни его тянет в город — привык. Да, разлука с родиной, особенно продолжительная, никому даром не проходит. Об этой простой и тяжелой истине — сценарий Шукшина «Брат мой…».

На первый взгляд, большого расхождения между сценарием и фильмом не заметишь. Но в фильме все сдвинулось, все не в фокусе, акцент режиссер делает совсем не там, где он поставлен автором.

Шукшинскому всестороннему знанию деревни, ее быта, психологии деревенских жителей противопоставлены эпизоды-ярлыки, как бы отстаивающие правомочность другой, не шукшинской концепции — мол, отстал ты от жизни, Василий Макарович: деревня-то теперь не та.

Позволю себе два сравнения.

Вроде бы один и тот же эпизод и в сценарии и в фильме, отличает пх мелочь. Но эта мелочь существенна.

Вот как описывает сцепу ужина в семье Ковалевых писатель: «Ели хозяева молча, с крестьянской сосредоточенностью. Натруженные за день руки аккуратно, неторопливо носили из общей большой чашки наваристую похлебку. Один хозяин позволил себе поговорить во время еды» («Искусство кино», 1974, № 7).

В фильме «общая большая чашка» заменена тарелками — это, конечно, пустяк. Но к чему тогда в руках хозяина деревянная ложка? На зависть собирателям хохломы? Шукшин, как любой здравомыслящий человек, знал, что деревянной ложкой удобно есть именно из чашки (в некоторых местах ее называют блюдом), а из тарелки — с ней делать нечего: много не зачерпнешь, а пустой ложкой только рот обдерешь. Бестолковое дело. Конечно, из любого затруднения можно найти выход. Найден он и в этом случае: предусмотрительный режиссер поставил рядом с главой семейства добрую хозяйку, которая после каждой ложки долпвает тарелку.

Но от такой вроде бы безобидной подмены внешних примет жизни переоцениваются внутренние связи между членами этот! семьи.

А вот вторая фальшивая деталь — чтение, которым не возбраняется заниматься за едой младшей дочери Ковалевых. Притом читает она не книгу, а иностранный журнал, занимающий чуть ли не половину стола. Может быть, можно и нужно на чем-то демонстрировать процесс тесного переплетения деревенского быта с городским, но только не на чтении за едой в присутствии главы семейства. Очень живуч в деревнях Сибири этот древний запрет.

Конечно же, эти деревенские обычаи не раз наблюдал В. Шукшин, вот почему так немногословно, но так точно детализировал он соответствующую сцену сценария. От шукшинских деталей отмахнуться нельзя, их нельзя заменить — замена отдает фальшью.

Возьму другую сцену — ссору Василия и Насти Девятовых из-за имени новорожденного сына. Отступление от сценария в этом случае мизерное: в сценарии у них «дым коромыслом» происходит дома, а в фильме — у дома. Но это невозможно: нормальные, трезвые

люди в селе на улице не ругаются. Кому хочется выносить сор из избы? А если дошло

все-таки до ругани, то невозможно другое — полное отсутствие зрителей. И зрителей должно быть немало: рабочий день кончился, люди отужинали. У многих бы «нашлось» дело, путь к которому, ну, как нарочно, мимо дома спорящих. Люди собрались бы не только из любопытства (в селе все друг друга хорошо знают, без родства — редкость), собрались бы помочь, если что, поучаствовать в жизни соседа, узнать, что у него произошло, дать совет, принять чью-то сторону…

Может быть, все это пустяки? Но их в фильме не сочтешь, и из-за этих «мелочей» он теряет в правде изображаемого.

Но главные потери в основных образах.

Больше всего их в образе Вали Ковалевой. Валя в фильме поражает своей развязностью, кривлянием. Почему ей надо являться перед «женихами» не обычным иутем через дверь, а через окно горницы или девичьей светелки? Зачем такая вычурность?

А как поставлена сцена утреннего подъема братьев! Откуда столь шумное появление Вали со своими подружками? Отчего понадобилось так — с разбойничьим посвистом, бросаясь камнями, появляться во дворе у Громовых? Неужели, выслушав замысел «побудки» братьев, хоть одна из подружек не покачала головой п не напомнила Вале: «В своем ли ты уме? Ведь только вчера из их дома вынесли покойника»?

Нет, Шукшин не мог так оскорбить своих землячек, не мог он забыть о строго соблюдаемом деревенском трауре, который и дает Вале право запросто прийти в дом Громовых и предложить свою помощь.

Вспомните, как просто, естественно появляется Валя у Громовых на другой день после похорон их отца и встречи с полюбившимся Иваном.

Валя (из сценария) при случае не наваливается всем телом на колено любимого, не сверлит его жадными, всеобещающнми глазами. Только раз за все время, убирая со стола, Валя «с затаенной надеждой глянула на Ивана».

В фильме никакой этой «затаенности» нет и в помине. Напротив, Валя откровенна, активна в своем стремлении «завлечь» Ивана. Этим и можно объяснить появление бессловесного эпизода в теплице (его не было в сценарии), предназначенного, видимо, для того, чтобы Валя окончательно соблазнила Ивана: Иван и Валя, разделенные мутным целлофаном тепличной стенки, молча, глазами сказали друг другу все.

Совсем иная, чем в сценарии, Валя и в эпизодах второго своего появления в доме Громовых. Зритель видит счастливую, удовлетворенную Валю… в постели. А Иван курит у окна, явно недовольный происшедшим.

Причина подобного отступления от сценария яснее ясного: вдруг не каждый поймет, что произошло. А то, что в душе Вали не столько счастья, сколько тревоги и смущения, видимо, особого значения для режиссера не имело. Правда, именно об этом она шепчет, лежа в постели, но с такими широко распахнутыми от счастья глазами, что, конечно, ей не веришь. Не веришь и ее счастью.

Шукшин в своем сценарии никого в этом и не уверяет. Его Валя не млеет от счастья, а чуть не плачет.

Своим коротким, мгновенным счастьем Валя упивалась потом, когда «Иван обнял ее, прижал к груди» и они «долго стояли так», когда их еще больше сблизил разговор, понятный обоим с полуслова.

Читать далее здесь .

Читайте также: